Текст с конверта грампластинки 1991 года:
ТРАГЕДИЯ НЕСВОБОДЫ
Как известно, сюжет трагедии «Отелло» Шекспир заимствовал у итальянца Джиральди Чинтио, новелла которого, кстати сказать, не была переведена на английский язык. Шекспир же, как утверждают исследователи, не владел иностранными языками, а посему остается тайной, как он познакомился с произведениями Чинтио. Оставляя этот вопрос шекспироведам, повторим общеизвестное — кровавая история о ревнивом Мавре и подлом Поручике под пером Шекспира преобразилась в гениальную трагедию.
Классическое произведение всегда современно. Каждая эпоха видит в нем свое отражение, однако она вправе акцентировать то, что ей близко и созвучно ее настроению. Театральная интерпретация, литературоведческий анализ, искусство перевода носят исторический характер. Существует великое множество сценических толкований и литературоведческих концепций бессмертной пьесы. Однако мировая шекспириана — это не только история трактовок, это отражение меняющейся духовной жизни общества той или иной страны.
«Отелло не ревнив, напротив, он доверчив», — эти слова принадлежат А. С. Пушкину. Они служили камертоном для актеров русского театра. Да, конечно, Отелло доверчив, но может ли это оправдать убийство невинной, — задали себе этот вопрос немецкий режиссер Петер Цадек и английский актер Лоренс Оливье и ответили отрицательно. У Цадека и Оливье не было героя, а был антигерой — дикарь, вершивший неправедный суд над несчастной жертвой вероломства. Какая уж тут доверчивость? Первобытное варварство и необузданная ярость.
У Шекспира Отелло благородный, мужественный воин и, конечно, доверчивый человек. И эта доверчивость не что иное, как вера гуманистов в природную доброту человека, вера в скорое наступление царства всеобщей гармонии и справедливости. Эту-то гармонию и обретает Отелло в Дездемоне. Однако крушение гуманистических иллюзий было неизбежно, надежды рушились, наступало душевное смятение, в мире торжествовало зло, безраздельно господствовали яго. Идеал повержен, Отелло погружается в бездну Хаоса.
Яго у Шекспира — это своего рода идеолог зла, философ. Он убежден в своем праве творить подлость. «Набей потуже кошелек» — но при этом уничтожь не похожего на тебя, ибо миром должна править подлость, в нем не должно быть места таким, как Отелло.
Отелло и Яго — трагические антагонисты, однако они люди одной эпохи — великой эпохи Возрождения, провозгласившей свободу личности. И Отелло и Яго обрели свободу и сделали свой выбор. Но свобода одного обернулась вседозволенностью другого. И это было трагедией эпохи — идеалы Гуманизма были попраны беспредельным индивидуализмом Нового времени.
Итак, великая трагедия, написанная в 1602–1604 годах, при жизни Шекспира не издававшаяся даже «пиратским способом», задает каждому поколению свои вопросы.
Театр XIX века увидел в ней романтическую трагедию. Великие трагики, каждый по-своему, играли Отелло героем. Англичанин Эдмунд Кин в роли Мавра поражал современников необычайной цельностью натуры. Полюбив беззаветно и преданно, он безраздельно подчинял свою жизнь охватившему его чувству. Он играл трагедию любви.
Итальянец Эрнесто Росси увидел в шекспировской трагедии прежде всего чувственную страсть, ревность, она-то и доводила Отелло до невменяемого состояния. Актер дал блистательный анализ этой страсти. Он сыграл трагедию ревности.
Легендарный Томмазо Сальвини интерпретировал трагедию Шекспира как трагедию чистого, наивного человека, столкнувшегося с порочной цивилизацией, погубившей его. Его любовь к Дездемоне — это вера в людей, в справедливость общества, это обретенная гармония и душевный покой. И внешний облик героя Сальвини был мужественен, прост и светел. Конечно, разувериться в идеале для такого человека означало приблизиться к смерти. К концу спектакля это был сломленный, опустошенный человек, утративший смысл жизни, смысл существования.
Уже в XX столетии Александр Остужев создал романтический образ шекспировского героя. Он, как и Сальвини, сыграл трагедию обманутого доверия. Однако, в отличие от своего великого предшественника, Остужев не противопоставлял шекспировского героя цивилизации, наоборот, его герой был образованнее, одухотвореннее, тоньше, чем его окружение. В спектакле Сергея Радлова Остужев–Отелло был на недосягаемой высоте, это подчеркивалось намеренно прозаическим окружением, так ярко оттенявшим изумительный по красоте голос Остужева.
Романтическую традицию продолжали и по-своему развивали прекрасные актеры Акакий Хорава, Абрар Хидоятов, Рачия Нерсесян, Николай Мордвинов, сыгравшие Отелло.
В 1976 году Анатолий Эфрос ставит «Отелло» в театре на Малой Бронной, пересматривая сложившийся романтический канон. Однако чтобы понять значение спектакля Эфроса, необходимо вспомнить, что в середине 60-х годов в русском театре начинается период «деромантизации» трагического Шекспира. Режиссеры, отвергая монументальность и роскошь предшествующих постановок, переоценивая сложившиеся принципы и приемы, открывают для себя и для зрителей мир жестокой правды, правды без иллюзий. Меняется и сценографический облик спектаклей: вместо бутафорских дворцов, пышных костюмов на сцене появляется «пустое пространство» (П. Брук), железо, кожи, дерево, домотканое полотно.
Традиционное романтическое прочтение трагедии «Отелло» во главу угла ставило героя, его трагическую вину и наступавшее возмездие. Спектакль театра на Малой Бронной повествовал о мире вокруг героя, о духовной зависимости, интеллектуальной несвободе интеллигента в несправедливо устроенном обществе. Толкование Эфросом роли Отелло оказалось резко полемичным. Недаром на эту роль он назначил актера Николая Волкова. Его Отелло был тихим интеллигентом с комплексом неполноценности, не способным поверить в возможное счастье. Он каждую минуту ждал неприятных событий и не нуждался в изощренном, хитром Яго, ибо внутренне был готов к известию о неверности Дездемоны. А Яго (Лев Дуров), завистливый, ущербный, энергичный в претворении в жизнь своих адских замыслов, все же был жалок, хотя и неимоверно страшен. Ненависть плебея к интеллигенту вершила свое черное дело.
Предлагаемые слушателям сцены из трагедии «Отелло» — это попытка дать свою интерпретацию великой трагедии. Режиссер Виталий Поплавский читает пьесу как только что написанную, и ставит ее про нас, про нашу жизнь, оставаясь при этом верным Шекспиру.
Уже сам выбор актеров на главные роли говорит о многом. Отелло (Эммануил Виторган) — человек талантливый и знает это. Его не мучают комплексы неполноценности, ибо он в себе уверен. И уверен по праву. Любовь Дездемоны Отелло принимает безо всякого уничижения, ведь это тоже одна из его побед. И он ее заслужил. Виторган играет шекспировского героя человеком чести, благородства, человеком с большим чувством собственного достоинства. В чем же тогда вина этого Отелло? В потере чувства реальности. Это он, умудренный и проницательный воин, несколько не сомневается в преданности и верности Яго, ибо верит ему абсолютно. Он не понимает и не хочет понять, что за человек Яго и каковы его тайные помыслы. Сама мысль о предательстве ему не приемлема и для него невероятна.
Знаменитая сцена в сенате. Отелло, по требованию отца Дездемоны, сенатора Брабанцио, должен ответить за тайное венчание. Все ждут оправдания. Однако Отелло далек от того, чтобы оправдываться. Это для него слишком унизительно. Он рассказывает о своем прошлом, о победах, о скитаниях, о пережитых мучениях. Однако Виторгана не занимают экзотические приключения Мавра, главное для него — любовь к Дездемоне, счастье, обретенное им по праву. «Я ем своим бесстрашьем полюбился, она же мне — сочувствием своим». Этот гениальный по простоте перевод Бориса Пастернака — ключ данной интерпретации. Мавру нечего скрывать, нечего хитритъ. Да, он доверчив, но не от наивности или простодушия, а от веры в людей.
Совсем нетрадиционно решен образ Яго. Анатолий Грачев играет его человеком, лишенным ущербности. Он сознательно, искренне выбирает путь предательств и обмана. Это его философия. Он ненавидит Отелло, ибо тот никак не укладывается в его систему жизненных ценностей. Вот и все. Он не принимает Отелло и никогда не примет. И будет ждать случая, чтобы его уничтожить. Это не зависть, это программа. К тому же Яго отнюдь не мечтатель, а человек практики, свои мысли он претворяет в дело. Ведь он служит обществу и отстаивает свою правоту.
И Яго и Отелло сделали свой выбор. Однако может создаться впечатление, что у них была свобода выбора. Это иллюзия. В трагическом мире несвободы не может быть выбора, сама схема уже предначертана, и человеку ничего не дано изменить. Удивительно поэтому, что Яго раскрыт, что Эмилия его разоблачила. Вот это случайность. Закономерность в том, что Яго вечен. Так сыграна трагедия несвободы.
Татьяна Журавлева
