Друнина Юлия Владимировна (10 мая 1924 – 21 ноября 1991) — поэтесса, участница Великой Отечественной войны. Родилась в Москве. С детства она любила читать и не сомневалась, что будет литератором. В 11 лет начала писать стихи.
После начала Великой Отечественной войны, прибавив себе год шестнадцатилетняя Юлия Друнина записалась в добровольную санитарную дружину при РОККе (Российское общество Красного Креста), работала санитаркой в госпитале и училась на курсах медсестер. В конце лета 1941 года, когда немцы подошли Москве, Юлия была направлена на строительство оборонительных сооружений под Можайском. Там во время одного из авианалетов она отстала от своего отряда, вместе с группой пехотинцев попала в окружение и несколько суток пробирались к своим по тылам противника. Уже в самом конце труднейшего пути, при переходе линии фронта, командир батальона подорвался на противопехотной мине. Вместе с ним погибли еще двое бойцов, а Друнину сильно оглушило.
Оказавшись снова в Москве осенью 1941 года, Юлия Друнина была эвакуирована в Заводоуковск Тюменской области вместе со школой, где работал ее отец. Ехать в эвакуацию она не хотела и согласилась на отъезд только из-за тяжело больного отца, перенесшего в начале войны инсульт. Отец умер в начале 1942 года, и Юлия поступила в школу младших авиационных специалистов в Хабаровске. Через некоторое время девушкам — младшим авиаспециалистам — объявили, что вместо отправки в боевые части их переводят в женский запасной полк. Узнав о том, что девушек-медиков, в порядке исключения, направят в действующую армию, она добилась распределения в санитарное управление 2-го Белорусского фронта и получила назначение в 667-й стрелковый полк 218-й стрелковой дивизии. В этом же полку воевала санинструктор Зинаида Самсонова (погибла 27 января 1944 года, посмертно удостоена звания Героя Советского Союза), которой Друнина посвятила одно из своих стихотворений «Зинка».
В 1943 году Друнина была тяжело ранена. В госпитале она написала свое первое стихотворение о войне, которое вошло во все антологии военной поэзии:
Комиссовавшись из госпиталя, Юлия вернулась в Москву. Попыталась поступить в Литературный институт, но ее стихи были признаны незрелыми. Не попав в институт, оставаться в Москве Юлия не захотела и решила вернуться на фронт. Ее признали годной к строевой службе, и Друнина попала в 1038-й самоходный артиллерийский полк 3-го Прибалтийского фронта. Воевала в Псковской области, затем в Прибалтике. В одном из боев была контужена и 21 ноября 1944 года признана негодной к несению военной службы. Закончила войну в звании старшины медицинской службы. За боевые отличия была награждена Орденом Красной звезды и медалью «За отвагу».
В декабре 1944 года Юлия Друнина вернулась в Москву. Несмотря на то, что шла уже середина учебного года, ее, как инвалида войны, приняли на первый курс Литературного института. Здесь Юлия Друнина познакомилась со своим однокурсником и начинающим поэтом Николаем Старшиновым, комиссованным по ранению. Вскоре они поженились. В 1946 году родилась дочь Елена.
Пережитое на войне стало сквозной темой ее творчества.
«В школьные годы я была, так сказать жрицей чистого искусства. Писала только о любви, преимущественно неземной, о природе, конечно, экзотической, хотя не выезжала никуда дальше дачного Подмосковья. Замки, рыцари, прекрасные дамы вперемешку с ковбоями, лампасами, пампасами и кабацкими забулдыгами — коктейль из Блока, Майна Рида и Есенина. Всё это мирно сосуществовало в этих ужасных виршах. Мы пришли на фронт прямо из детства. Из стихов моих сразу, как ветром, выдуло и цыганок, и ковбоев, и пампасы с лампасами, и прекрасных дам».
В начале 1945 года в журнале «Знамя» была напечатана подборка стихов Юлии Друниной, в 1948 году вышла первая книга ее стихов «В солдатской шинели». В 1952 году, после выхода второй книги, Друнина подала заявление о приеме в члены Союза писателей. Ее кандидатуру поддержал Александр Твардовский.
В 1954 году Юлия Друнина поступила на сценарные курсы при Союзе кинематографистов. Здесь она познакомилась с известным киносценаристом Алексеем Яковлевичем Каплером. Лишь в 1960 году Друнина рассталась с Николаем Старшиновым и, забрав с собой дочку, ушла к Каплеру. Юлия посвятила мужу огромное количество стихов. Смерть Алексея Каплера в 1979 году так и осталась для нее невосполнимой утратой.
В 1955 году вышел сборник «Разговор с сердцем», затем — «Ветер с фронта» (1958), «Современники»,(1960), «Тревога» (1963) и другие. В 1970-е годы выходят сборники «В двух измерениях», «Я родом не из детства», «Окопная звезда», «Не бывает любви несчастливой», «Бабье лето» (1980), «Солнце — на лето» (1983) и другие. Среди немногих прозаических произведений Друниной — повесть «Алиска» (1973), автобиографическая повесть «С тех вершин…» (1979), публицистика.
Во время поездки по ФРГ ее спросили: «Как Вы сумели сохранить нежность и женственность после участия в такой жестокой войне?». Она ответила: «Для нас весь смысл войны с фашизмом именно в защите этой женственности, спокойного материнства, благополучия детей, мира для нового человека».
С большими надеждами Юлия Друнина восприняла перестройку конца 1980-х годов. В 1990 году стала депутатом Верховного Совета СССР. «Единственное, что меня побудило это сделать, — желание защитить нашу армию, интересы и права участников Великой Отечественной войны и войны в Афганистане». Она много выступала в периодической печати не только со стихами, но и с публицистическими статьями, в которых с тревогой писала о том, как неоднозначно проходит перестройка, как меняются и обесцениваются у людей моральные и гражданские ценности, столь важные для нее. Разочаровавшись в полезности этой деятельности и поняв, что сделать ничего существенного не сможет, вышла из депутатского корпуса. В августе 1991 года (во время путча ГКЧП) участвовала в защите Белого Дома.
Юлия Друнина трагически ушла из жизни, покончив с собой 21 ноября 1991 года. В одном из писем, написанных перед уходом из жизни, Друнина так описывала свои переживания: «…Почему ухожу? По-моему, оставаться в этом ужасном, передравшемся, созданном для дельцов с железными локтями мире, такому несовершенному существу, как я, можно, только имея крепкий личный тыл…»
В честь Юлии Друниной названа малая планета с порядковым номером 3804, открытая крымским астрономом Людмилой Черных 8 октября 1969 года.
Текст с конверта грампластинки 1973 года:
«И девушка наша проходит в шинели, горящей Каховкой идет»... Кто не помнит строк Светлова? Как мы пели эту песню в далеком сорок первом? Слова эти воскрешали образы первых комсомольцев, но мы их адресовали к самим себе. Ведь снова горела Каховка, снова свистели пули и ровно строчил пулемет, и снова нам «сквозь дым улыбались ее голубые глаза». Такой девушкой была семнадцатилетняя Юля Друнина. Но в отличие от той светловской, о которой говорится в песне, она сам сложила свою собственную о себе, о подругах, о поколении.
Целомудренная строгость фронтовых стихов Друниной точно передает духовный облик «светлокосого солдата» Отечественной войны, прямой преемницы песенной девушки Светлова.
А как трудно приходилось этим золотым девчонкам! Ведь дело не только в том, что они видели то, чего лучше бы никогда не видеть девичьим глазам:
Я только раз видала рукопашный.
Раз — наяву. И тысячу — во сне.
Кто говорит, что на войне не страшно,
Тот ничего не знает о войне.
Дело в то, что в свои семнадцать лет им хотелось хоть краем полудетской ладошки прикоснуться к тому неиспытанному счастью, которое взрослые называют любовью. И вот прорывается:
За траншеей вечер деревенский,
Звезды и ракеты над рекой.
Я грущу сегодня очень женской,
Очень несолдатскою тоской.
И Если приходило тогда первое чувство, каким коротким счастьем оно обёртывалось... Что же сталось после с этими «светлокосыми солдатами»?
Не буду говорить о само собой разумеющемся, о чем-то вроде того, что женщины-фронтовички активно включились в трудовую жизнь мирного времени. Конечно, «включились», да еще как включились! Война не любила белоручек, и наши девушки были мастерицами на все руки — все это потом пригодилось. Но главное, я считаю, не в этом. Главное — в той душевной чистоте и той даховной закалке, которые приобретались с глазу на глаз со смертью. В сердце у каждой — иногда тише, порой громче — звенит та верная струна, по которой настраиваются все остальные... В те годы выработался твердый нравственный критерий, и безнаказанно переступать ео нельзя — обожжет стыдом, и долго будешь мучиться, сравнивая себя теперешнего с тем прошлым и лучшим.
Если ж я солгу тебе по-женски,
Грубо и беспомощно солгу,
Лишь напомни зарево Смоленска,
Лишь напомни ночи на снегу.
Эта верная струна, зазвучавшая еще в военные годы, определила мотив всего творчества Друниной. Удивительная чистота тона и выверенность каждой ноты далеко не полностью объясняют притягательность этого мотива. Талантливая уверенность почерка бросилась мне в глаза в первых же ее стихах. Твердо, без оговорок, желая донести до слушателя лишь самое главное и говоря лишь о самом наболевшем, так может писать лишьш поэт, знающий цену и себе, и своему читателю
Мы любовь свою схоронили,
Крест поставили на могиле.
— Слава богу! — сказали оба.
Только встала любовь из гроба,
Укоризненно нам кивая:
— Что ж вы сделали?
Я — живая!
Это сильные строки. И они действуют безотказно. Сила их, как и всего творчества Друниной, в том, что вы почти физически чувствуете боль человека, произносящего эти слова. Вы наконец видите этого человека, и вы ему верите безусловно. Вот что, пожалуй, и сообщает притягательность лирике Друниной — ее абсолютная человеческая достоверность. Причем достоверность значительного, а не пустячкового.
Ее последние стихи всегда хочется считать предпоследними. Сказано главное, но сейчас пойдет еще главнее. Где только ни побывала за эти годы бывшая фронтовичка. И всю Россию объездила, и чуть не во всех республиках Союза побывала, и заграницу увидела. И отовсюду стихи о виденном и передуманном.
Перелистываешь одну за другой страницы ее книжек, и в каждой находишь что-то новое для себя. Новое и вместе с тем родственное по общности восприятия и совпадению жизненных оценок. Вот озорное и веселое стихотворение «Девчонка что надо!»:
По улице Горького — что за походка! —
Девчонка плывет, как под парусом лодка,
Девчонка, рождения военного года,
Рабочая косточка, дочка завода.
Прическа — что надо! И свитер — что надо!
С «крамольным» оттенком губная помада!
Со смены идет (не судите по виду) —
Ее никому не дадим мы в обиду!
Мы сами пижонками слыли когда-то,
А время пришло — уходили в солдаты!
Так фронтовое поколение подает руку теперешнему, «младому, незнакомому». Такое ли оно незнакомое? Та же неуемная тревога в крови у этих девчонок и мальчишек, та же святая тревога, которая звала нас — всюду и везде — на передний край событий. И нынешние девочки, «рабочие косточки», — прямые преемницы девушек «Каховки» Светлова и «светлокосых солдат» Юлии Друниной.
Сергей Наровчатов
