Текст с конверта грампластинки 1980 года:
Спектакль этот, поставленный на сцене Театра имени Моссовета Анатолием Эфросом, идет уже давно. И каждое представление становится, не побоимся этого слова, апофеозом, триумфом, блестящим, неповторимым празднеством театра, артистов, зрителей. А ведь если, как говорится, «разобрать по косточкам» сценарий голливудской сентиментальной киномелодрамы 30-х годов, переделанный Виной Дельмар в пьесу, окажется, что пьеса эта далека от совершенства. И зрители (многие из которых не первый, не второй и даже не третий раз «с боем» достают на спектакль билеты, в буквальном смысле слова затаив дыхание его смотрят, а потом долго, благодарно аплодируют, снова и снова вызывая артистов) вряд ли на этот счет заблуждаются.
Приблизительно то же происходило еще раньше, когда Фаина Григорьевна Раневская играла в мелодраме Джона Патрика «Странная миссис Сэвидж» или в пьесе испанца X. Касоны «Деревья умирают стоя». Список можно продолжить: или... или... или... Но и сказанного достаточно, чтобы видевшим «Дальше — тишина» в июне 1978 года (когда по Москве пронесся слух, будто Раневская играет в очередной «последний раз») снова с наслаждением и счастливо изумленной радостью окунуться в атмосферу всего спектакля, его финала. Его «постфинала». Зрители стояли, зажегся свет, сцена утонула в цветах, никто не спешил к выходу, аплодисменты и слова «спасибо», «не уходите», «возвращайтесь» не умолкали. И двое сгорбленных стариков, взявшись по-детски за руки, снова и снова появлялись на сцене, двое великолепных артистов — Фаина Раневская и Ростислав Плятт — в образе супругов Купер подошли к рампе. Огромные глаза старой, худой, высокой и величественной женщины светились, сверкали слезами. Она попыталась сказать что-то — и не смогла закончить. А Плятт — Купер, ее преданный рыцарь и многолетний партнер, пришел на помощь, деловито-успокоительно переведя публике: «Она хочет сказать: «Встретимся в ноябре, в новом сезоне...»
Фаине Григорьевне Раневской много лет. Она играет с 1915 года, а с 1931 года она — московская актриса. Представить себе кинозрителя последних десятилетий, который бы не знал, с чем в искусстве кино сопрягается это популярнейшее имя, — невозможно. Театралы не столь счастливы. Спектакли ставятся, идут и сходят с репертуара. Их смотрят разные поколения зрителей. А снятого или записанного на пленку из блестящих, незабываемых сценических созданий Раневской — считанные концертные «номера» и сценки. Ну, скажем, спекулянтка Манька из «Шторма» да появившийся лишь недавно телевариант спектакля «Дальше — тишина».
В одном из редко даваемых своих интервью Раневская со свойственными ей и в искусстве, и в жизни разящим юмором и точностью обмолвилась двумя словами.
А слова эти — олицетворение важнейших понятий, без которых довольно трудно разобраться в уникальнейшем явлении советского искусства, что зовется — Раневская. «По сравнению с тем, что мне было отпущено, я только что-то пропищала», — не без горечи пошутила актриса. А еще ей задан был вопрос: хотела ли бы она играть в Художественном театре, которым всегда восхищалась?! И Фаина Григорьевна ответила, что мечтала об этом с юности, что буквально поклонялась Станиславскому, Леонидову, Качалову... А вот быть актрисой МХАТа не смогла бы. Почему? Да просто потому, что, услышав знаменитое «Не верю!» своего кумира Константина Станиславского, она сию же минуту «повернулась бы к нему спиной» и тут же покинула бы театр: «Не могу играть, когда мне не верят!»
В этом — вся Раневская, казалось бы, все умеющая, ничего не боящаяся, совершающая на сцене и экране невозможное, «рисковость» которой вошла в легенду.
Если вдуматься в эти слова (а Раневская нечасто «объясняет» себя словами), многое станет ясно. И то, почему, смотря нехитрую пьесу о «странной миллионерше Сэвидж», вся «странность» которой сводится к доброте, зрители не только «умирают со смеху», но вдруг затихают... Да так, что слышен шорох одежды, — и каждое слово, произнесенное слабым голосом несчастной женщины, эхом отдается в сердце. И то, почему, смотря старую кинокомедию «Подкидыш», где чудовищно энергичная Лелечка решительно, напористо и очень смешно присваивает «случайного» ребенка, чуткий зритель внезапно («внезапно» — это из арсенала неиссякаемых средств воздействия, таланта актрисы) чувствует комок в горле... Это тогда, когда, растеряв свою энергию, Лелечка мечется по опустевшему вокзалу, меркнущим, жалко осевшим шепотом повторяя: «Наташечка, Наташечка!»
И еще многое, почти все, станет нам ясно, стоит лишь услышать, как старуха, мечтающая о богадельне, осознавшая, что она только досаждает своим деловитым взрослым детям, случайно, путем подвижнических усилий встретившись со своим стариком мужем в ресторанчике своей юности, густым, низким, рокочущим голосом повторяет бесконечное, бессмертное: «Дорогой мой! Дорогой! Дорогой мой!..» Мелодрама становится трагедией. Зритель-слушатель, растроганный, взволнованный, только что улыбавшийся, «внезапно» чувствует, как у него перехватило дыхание. Других слов не существует в мире. Только эти: «Дорогой мой! Дорогой...» А дальше — тишина. Потому что, рассказав все, Люси Купер — Раневская умолкает. Навсегда. Хотя еще что-то произносится. Хотя навсегда расстающиеся, всю жизнь любившие друг друга люди еще пытаются друг для друга хоть жалкой шуткой облегчить горе разлуки.
Фаина Георгиевна Раневская — актриса, мгновенно «включающая» в орбиту своего великого таланта любого человека, имеющего счастье присутствовать на спектакле с ее участием. Она в высшей степени соавтор драматурга и режиссера. Все ею создаваемое носит резкий отпечаток ее индивидуальности. Она работает резцом, отсекая от глыбы лишнее. Создания актрисы величественны и единственны. Ни в одной роли, пусть похожей по исходным данным на другие, она не умеет повторяться.
Мы слишком — и неоправданно слишком, если учитывать масштаб дарования Раневской, могущей практически сыграть все, — привыкли к ней, как к комедийно-гротесковой актрисе. Мы с удовольствием вспоминаем ее незабываемые роли в этом плане: в «Свадьбе», «Весне», «Золушке».
Забывая подчас о трагических взрывах, заложенных в глубине ее таланта и дающих о себе знать — в Розе ли Скороход из давнего фильма «Мечта», в сценических ли работах недавнего времени, среди которых — старая американка Люси Купер. А была еще в конце 40-х годов Берди Хаббард в хелмановских «Лисичках» — несчастная, неловкая, застенчивая и нежная, судьба которой, как и судьба миссис Сэвидж или миссис Купер, загублена, раздавлена бесчеловечным потребительским обществом. Но душа, внутреннее достоинство и чистота этих женщин высвечиваются сострадающим даром актрисы.
В кинопопулярности Фаины Раневской имеется существенный изъян. Гомерический хохот, вызванный мастерски набросанной галереей комедийных ролей, как бы затмил для части зрителей свойственную ее лучшим созданиям трагедийность, то неповторимое соединение разнообразных мыслей и ассоциаций, чувств осуждения и невольного восхищения силой характера, которые вызвало исполнение ею роли хозяйки пансионата для нищих в «Мечте». А ведь именно в этой роли, впервые (и в кино — в единственный раз) выявившей истинный масштаб артистической личности актрисы, — ход к драматическим и трагикомическим театральным ее работам: Вассе Железновой, Берди, Бабуленьке в «Игроке» по Достоевскому, Марье Александровне Москалевой, в «Дядюшкином сне», героиням последних лет…
Телевидение, радио, кино в неоплатном долгу перед Раневской. Что ж удивительного в том, что для нее, для которой по неписаному и прекрасному правилу надо бы писать роли, приходится подбирать пьесы. Пусть невысокого драматургического достоинства. Но такие, по которым, как по канве вышивая, режиссер и актриса могут дать нам представление о настоящем и сущем в жизни, в судьбе, в человеческом характере. Кто-то из критиков заметил, что, повторяя полюбившиеся реплики героинь Фаины Раневской, ставшие своего рода легендой, мы не думаем над тем, как умеет актриса даже ординарнейший текст превратить в текст «повышенного класса». Так же вот играет она и «над пьесами» в главных ролях и ведущей идее которых находит она созвучие своим человеческим, своим творческим и гражданским идеалам. Об этой определяющей черте ее дарования очень точно сказал Ираклий Андроников: «...Раневской в высшей степени удается передать не только существо человека, но и свое отношение к нему — свою мысль о людях, о жизни, об истории. Ей всегда есть что добавить к авторскому замыслу, она всегда понимает, как углубить и развить его...»
Слушая в записи одну из лучших ролей Фаины Григорьевны Раневской, «всенародной», по определению Андроникова, артистки, мы всем сердцем согласимся с этим мнением.
Мария Бабаева
