«ЧУЖАЯ РЕЧЬ МНЕ БУДЕТ ОБОЛОЧКОЙ...»
Погребальный венок – всегда печальный венок. Но он может быть и прекрасным, если сплетён из живых цветов.
Венок поэту пристало творить из слов – что может быть ему дороже? Особенно такому поэту, как Мандельштам, для которого между понятием Слово и понятием Жизнь стоял знак равенства. Он высоко почитал и то, и другое, но когда приходилось выбирать, предпочтение отдавал – Слову.
Жизнь поэта продолжается в созданных им книгах. Но Мандельштам видит в книге не только продолжение, но и предначало своего земного существования:
...И много прежде, чем я смел родиться.
Я буквой был, был виноградной строчкой,
Я книгой был, которая вам снится.
Ему дано было редкое свойство воспринимать свою жизнь на фоне вечности, охватывать ее глазом всю целиком. Он проникал мыслью в ее начало и с мужественным спокойствием говорил о конце, сближая и то, и другое – ибо ведал, что небытие окружает нас.
О, как мы любим лицемерить
И забываем без труда
То, что мы в детстве ближе к смерти.
Чем в наши зрелые года.
А вот о жизни он говорит с оттенком удивления: как странно, что она еще продолжается! С постоянным ощущением ее краткости и конечности. О будничной простоте ухода – строки, написанные еще в молодости, в 1914 году:
Но этот час уж недалек:
Я отряхну мои печали,
Как мальчик вечером песок
Вытряхивает из сандалий.
В 1931-м он восклицает с задорным изумлением:
Держу пари, что я еще не умер.
И, как жокей, ручаюсь головой.
Что я еще могу набедокурить
На рысистой дорожке беговой.
Шестью годами позднее, в январе 1937-го убеждает себя самого:
Еще не умер ты, еще ты не один,
Покуда с нищенкой-подругой
Ты наслаждаешься величием равнин,
И мглой, и холодом, и вьюгой...
Осознание краткости бытия помогает ценить простые радости, наслаждаться не только явной красотой («величием равнин»), но и мглой, холодом, вьюгой – всем тем, от чего мы склонны скорее бежать и прятаться.
В таинственной и прекрасной «Поэме без героя» другого великого поэта, Анны Ахматовой, в полифонию звуков вплетается «Чистый голос: «Я к смерти готов». Мы могли бы до бесконечности строить догадки о том, кому принадлежат эти слова, или вовсе не связывать их с реальностью, если бы... Если бы они не прозвучали снова – в документальной прозе Анны Ахматовой, посвященной Мандельштаму: «Мы шли по Пречистенке (февраль 1934 г.), о чем говорили – не помню. Свернули на Гоголевский бульвар, и Осип сказал: «Я к смерти готов». Вот уже 28 лет я вспоминаю ту минуту, когда проезжаю мимо этого места».
Осипу Мандельштаму минуло к тому времени сорок три года. Немногим более четырех оставалось у него впереди.
Он родился 15 января 1891 года в Варшаве. Отец его был неудачливым коммерсантом, мать – интеллигентной женщиной. Детство и юность поэта прошли в Петербурге и в соседнем Павловске – мы многое можем узнать о том времени его жизни из автобиографической прозы «Шум времени». Он окончил одно из лучших средних учебных заведений Петербурга, знаменитое Тенишевское училище. В старших классах училища стал писать стихи.
В юности Мандельштам много путешествовал: побывал в Париже – там увлекся творчеством французских поэтов-символистов. один год учился в Гейдельбергском университете, в Германии. В 1911-м поступил на историко-филологический факультет Петербургского университета, однако так и не окончил его. Отношение Мандельштама к университетским занятиям было слишком «поэтическим»: грамматические формы приводили его в восторг, служили поводом и темой для новых стихов, а профессора, увы, требовали совсем другого.
Первые стихи Осипа Мандельштама появились в печати в 1910 году. Он познакомился с Николаем Гумилевым и вскоре вошел в возглавляемую им группу «Цех поэтов», литературное объединение акмеистов, чьи воззрения и принципы Мандельштам пылко защищал. Однако творчество его уже тогда не укладывалось в строгие рамки одного какого-нибудь литературного направления.
В 1913 году вышел первый сборник стихов Мандельштама – «Камень», в 1922-м – второй, «Tristia», в 1925-м – книга прозы. Осип Мандельштам занял в литературе почетное место мастера. Его ценили знатоки, им увлекалась молодежь, ему пытались подражать, его книги переиздавались: в 1928-м вышли в свет и собрание стихотворений и сборник литературно-критических статей. Критика признавала высокое мастерство, глубину и совершенство его творчества, однако не забывала подчеркивать «несовременность» и «несозвучность эпохе».
Вспомним, что это была за эпоха. Начало зловещей сталинщины.
Великий вождь всех времен и народов, лучший друг детей, физкультурников и железнодорожников, любил, как говорят, поэзию. В юности он отдал дань сочинительству. Не исключено, что он верил в мистическую силу поэтического слова: поэтов обрекал на нищету, отнимал у них близких, возможность печататься, однако на убиение «небожителей» решался не всегда.
Но тех, кто поднял против него поэтическое слово, он уничтожал: великий вождь знал цену слов. Мандельштам поднял и погиб.
Впервые он был арестован 13 мая 1934 года. Поводом послужило стихотворение «Мы живем, под собою не чуя страны...». Сейчас оно широко известно, а в то время смертельно опасным было не только хранить текст, не только прочитать его вслух, но даже выслушать.
За арестом последовала ссылка в Чердынь, где поэт пытался покончить с собой, выбросившись из окна; затем – в Воронеж. Короткая передышка, новый арест и смерть в лагере под Владивостоком.
Он скончался 27 декабря 1938 года и лишь весной был похоронен – в общей могиле.
Стихи и прозу Мандельштама запрещалось печатать, цитировать, помнить, знать. Имя его вычеркнули из литературы, все было сделано для того, чтобы предать забвению его стихи. Однако тут могущество сталинской системы оказалось бессильным.
Стихи переписывали, выучивали наизусть, читали – пусть за плотно закрытыми дверями, пусть не в полный голос, но – читали. Переписывая, делали ошибки, пропускали строчки – тайное распространение не проходит без потерь. Но хранился и полный, в правильном порядке расположенный текст, составленный вдовой поэта Надеждой Яковлевной Мандельштам и переданный ею в надежные руки.
Стихи жили, стихи звучали, стихи, отвергнутые официозной критикой за несовременность, были нужны современникам.
А ведь это трудные стихи! Они не идут навстречу читателю, они требуют работы ума и души, тонкости восприятия и немалых знаний. Раскрываются они медленно и никогда не распахиваются настежь – тайна дремлет на дне каждого из них. Их сложная образность, их ассоциативные связи, многозначность слов и целых строчек никогда не дают читателю уверенности в том, что он правильно понял поэта. Поэтому так важна, так интересна каждая новая трактовка.
Чтение вслух – всегда трактовка. Пластинка «Венок Мандельштаму» дает уникальную возможность не только услышать в авторском исполнении стихи Семена Липкина, Инны Лиснянской, Беллы Ахмадулиной, Александра Кушнера, услышать голос Лидии Чуковской, но и познакомиться с их чтением, их прочтением Мандельштама.
На пластинке нет стихов и прозы Лидии Чуковской, записано лишь ее чтение стихов Мандельштама. Но их выбор приводит на память пронзительные страницы ее собственной прозы, обращенные к Ленинграду, запечатлевшие ужас нависшей над страной ночи.
Стихи, посвященные Мандельштаму, связаны с его поэтикой прочными нитями.
«Молдавский язык» Семена Липкина заставляет вспомнить стихи Мандельштама о языке Армении и его обращение «К немецкой речи», их роднит общее для обоих поэтов внимание к феномену человеческой речи (родной, армянской, немецкой, молдавской, «блатной»...) и литая звукопись: «Ломовая латынь молдаван...».
Излюбленные образы Мандельштама пронизывают ткань стихотворений Инны Лиснянской и Александра Кушнера: музыка, пчелы, Гомер, Моцарт, череп, чело, жирная земля, квартира, Сибирь...
Таинственность, сложная образность, истинно мандельштамовское искусство воскрешать и неожиданно сближать разные смыслы одного и того же слова, а также – ключи, осы, ульи, птенец. «лба над-седьмая пядь», даже география (Петербург, Италия, Крым, Воронеж) – в стихах Беллы Ахмадулиной обращают нас к Мандельштаму не меньше, чем тень поэта, явившаяся там. А ресницы, «которых нет длинней», заманивают в стихотворение и другую тень – юной Марины Цветаевой: «С ресницами – нет длинней» – это из ее стихов, посвященных Мандельштаму.
Нам не известно точное место последнего упокоения Марины Цветаевой, нам неведомо, где похоронены поэты, погибшие в недрах ГУЛАГА, нет могильного холма у Осипа Мандельштама. Венок, сплетенный такому поэту такими руками, нам некуда положить. Но венок существует, и в нем оживает пророческая строка Мандельштама:
Чужая речь мне будет оболочкой...
Софья Богатырева, 1991
