Замысел «Картинок с выставки» возник у Мусоргского в начале 1874 года под впечатлением посмертной выставки работ талантливого художника и архитектора Виктора Гартмана, с которым композитор был связан узами сердечной дружбы. Уже весной некоторые «картинки» задуманной сюиты ипровизировались Мусоргским. Но замысел в целом окончательно сложился летом, и 22 июня сюита была завершена с посвящением В.В. Стасову. Произведение было опубликовано уже после смерти Мусоргского — в 1886 году, под редакцией Н.А. Римского-Корсакова.
Сюита — весьма условное определение своеобразной полижанровой композиции «Картинок с выставки». В ней все необычно: и замысел, и содержание, и формы его претворения — все проникнуто оригинальностью творческой концепции. В сочетании разнохарактерных пьес-«картинок», из которых каждая живет своей, обособленной жизнью, раскрывается самобытность образного мышления Мусоргского, реальность и необъятность его художнического видения мира.
Нить размышления связует чередующиеся «картинки». Ее начало — в прелюдии, которую Мусоргский назвал Promenade (Прогулка). Широкая тема прелюдии в русском народном духе звучит, тонко видоизменяясь, в интерлюдиях, проникает и в образную ткань музыки некоторых пьес.
Первая картинка — «Гном» — фантастический этюд. В причудливых контрастах интонаций, ритмов и созвучий оживает образ неуклюжего, кривоногого гнома, изображенного Гартманом на эскизе забавной игрушки для раскалывания орехов.
Вторая «Прогулка» звучит светло, ласково и воспринимается как уход от мрачной фантастики.
«Старый замок» — музыкальное воплощение акварели Гартмана, овеянное романтикой рыцарских времен. Перед старинным замков в вечерней тишине трубадур поет меланхолическую серенаду. Певучая мелодия обрамляется печально-однозвучным «лютневым» аккомпанементом.
Коротенькая связка — модулирующая тема «Прогулки» — соединяет вторую картинку с третьей. «Тюильрийский сад» — тоже нежная по тону и колориту пьеса, однако совсем иная по содержанию, сделанную Гартманом живописную зарисовку аллеи Тюильрийского сада с пестрой толпой детей и нянек Мусоргский претворил в скерцозной игровой сценке.
«Быдло», четвертая пьеса, дана без соединительной интерлюдии, «прямо в лоб», как выразился Мусоргский, т.е. резким контрастом.
Рисунок Гартмана, изображающий нескладную польскую крестьянскую телегу на огромных колесах, запряженную волами, послужил поводом для создания сурово-печальной картинки из народной жизни. На фоне однообразных аккордов звучит крестьянская песня, которая постепенно замирает вдали. Но ее отголоски слышны еще в интерлюдии («Прогулка»), драматически оттененной неожиданным тональным поворотом.
И снова неожиданность — волшебное скерцино «Балет невылупившихся птенцов». Эта картинка возникла под впечатлением одной из акварелей Гартмана к постановке балета «Трильби». Живость воображения, блеск остроумия, бесподобное мастерство изобразительности соединились в обаятельной музыке этой пьесы.
Резким контрастом следует шестая картинка — «Два еврея, богатый и бедный». Эти персонажи были зарисованы Гартманом с натуры и подарены Мусоргскому. Композитор воплотил их в музыке социально заостренной жанровой сценки, создав поразительно меткие интонационные характеристики.
«Лиможский рынок» — седьмая картинка — блестящее каприччио, живописующее шумную суету рыночной площади. Пьеса отделена от предыдущей «Прогулкой» — интерлюдией в первоначальном, несколько расширенном изложении.
«Катакомбы». Гартман в подземелье осматривает при свете фонаря остатки древней римской гробницы. Образы этой акварели отозвались у Мусоргского воспоминанием о погибшем друге. Катакомбы рисуются в музыке как мрачное обиталище теней прошлого. Но вот возникает новый эпизод, которому предпослано латинское изречение: «С мертвыми на мертвом языке». Скорбной прощальной песнью звучит здесь преобразованная тема «Прогулки».
Мрачная застылость «Катакомб» рассеивается бурным движением следующей, девятой картинки «Избушка на курьих ножках». На акварели Гартмана — изящное обрамление бронзовых часов. В восприятии Мусоргского это — вместилище фантастического образа Бабы-Яги. Музыка русского скерцо в народном духе блистает яркостью сочных красок, динамикой образного развития. Здесь слышится и сердитое постукивание «костяной ноги», и лихой полет в ступе с помелом, и загадочное колдование в лесной глуши (средняя часть).
Сюита увенчана величавым эпическим финалом «Богатырские ворота. В стольном городе во Киеве». Прообразом этой музыкальной картины послужил рисунок Гартмана, представлявший его архитектурный проект Киевских городских ворот в древнерусском стиле. Идея русского богатырства, в ее национально-эпическом выражении, воплотилась в торжественной музыке былинного склада. Здесь вновь является преображенная тема «Прогулки». Она ширится в мощном звучании богатырской славы, перемежаясь с суровым знаменным напевом, и возносится ввысь. Сливаясь с праздничным колокольным перезвоном.
(По книге Г. Хубова «Мусоргский». М., 1969)
Более ста пьес, написанных П.И. Чайковским для фортепиано, охватывают самые разнообразные жанры — от детских миниатюр до крупных произведений концертного плана. Многие из них пользуются огромной популярностью и принадлежат к числу подлинных шедевров мировой фортепианной литературы.
Большая соната (соль мажор) для фортепиано сочинена Чайковским в марте–апреле 1878 года в Кларане (Швейцария) и Каменке — имении родственников композитора Давыдовых под Киевом. Работу над сонатой Чайковский начал после пережитого им во второй половине 1877 года длительного душевного кризиса, связанного с неудачной женитьбой и моральными потрясениями. Чайковский преодолел свой душевный недуг в напряженном творческом труде. Грандиозная соната для фортепиано, насыщенная мужественной энергией, мощным жизнеутверждающим пафосом, свидетельствует об этой большой внутренней победе.
Параллельно с сонатой Чайковский работал над другим замечательным произведением — над скрипичным концертом, в музыке которого, так же, как и в сонате, отразился тот блеск «заре возрождения и счастья», о котором писал композитор, вспоминая свои душевные страдания и победу над ними. Но по сравнению с концертом общий тон сонаты более героичен и патетически приподнят.
В четырех частях сонаты раскрывается целый мир человеческих чувств, переживаний и стремлений. Создавая эмоциональные контрасты, правдиво рисуя и борьбу человека за счастье, и сопровождающие эту борьбу сомнения, колебания, а подчас и тяжелые испытания, Чайковский утверждает веру в светлые идеалы. О пафосе борьбы, о стремлении к счастью, о радости преодоления страданий повествует первая часть сонаты, открывающаяся мощной и торжественной героической темой... Вторая часть резко контрастирует первой по своему настроению. Композитор как бы вводит нас здесь в мир тяжких страданий, «невыносимых мук тоски и отчаяния». Третья часть сонаты — стремительное, жизнерадостное и остроумное скерцо. В финале сонаты, проникнутом радостным, праздничным настроением, обобщается ее оптимистическая, жизнеутверждающая идея.
Большая соната Чайковского, явившаяся первой подлинно классической русской фортепианной сонатой, положила начало плодотворному развитию в отечественной музыке этого жанра, к которому вслед за Чайковским обращались Рахманинов, Скрябин, Глазунов, Мясковский, Прокофьев и другие крупнейшие композиторы.
Никакая похвала не кажется достаточной, когда оцениваешь игру Рихтера. Все здесь поражает. Глубина мысли, чистота чувства, поистине сказочное мастерство. Не будет преувеличением сказать, что игра его находится на пределе возможного и достижимого.
Исполнительская манера Рихтера единственна в своем роде. Он никогда никого не копирует. Он далек от стандарта. Ничего не заимствует из вторых рук. Во всем остается верным самому себе. Его замыслы — плод живого воображения. Почти в каждой его интерпретации содержится нечто такое, что способно привлечь к себе восхищенное внимание слушателей.
Конечно, такое исполнение, которое дает нам Рихтер, требует всего человека без остатка. Оно основано на максимуме напряжения душевных и физических сил. Рихтер играет много. Но он никогда и ни в чем не теряет способности слышать исполняемое в своей индивидуальной окраске. Он всегда неповторимо своеобразный. Ничто не притупляет его восприимчивости, не тормозит его воображения.
И с каждым годом проникаешься все более глубоким уважением к сверхчеловеческому труду Рихтера. Он, казалось бы достиг самых высоких вершин искусства, а идет все дальше и дальше в своем мастерстве...
