Два гения фортепиано — первый и последний
Фортепианные произведения Михаила Ивановича Глинки и Алексея Владимировича Станчинского — композиторов, далеких друг от друга по времени и стилю, помещены на одном диске отнюдь не случайно. Их сближение как будто замыкает круг русского пианизма XIX века — века, продлившегося, по мнению многих, до 1914 года. В этот год погиб Станчинский и началась мировая война, а с ней и новое искусство России и мира. Удивительно и то, насколько много общего у двух авторов во внутреннем складе их музыки, несмотря на колоссальную разницу настроений в ней. Музыка Глинки подобна пушкинским строкам: она удивительно гармонично и продуманно сложена, в ее фактуре нет ничего лишнего, и ее язык доступен всем и каждому. Музыка Станчинского подобна строкам поэтов-символистов: ее язык туманен, стихотворная техника — на грани изощренности. Но опять же – в ней нет ничего лишнего. И это отсутствие «лишнего» оказывается ключевым и для Пушкина, и для Гумилева, равно как для Станчинского и Глинки. Дух «чистой» музыки, свободный от всяких внешних прикрас, дышит в их сочинениях, как хочет.
Как известно, Глинка был учеником знаменитого Джона Фильда и в одном месте из своих «Записок» проводил апологию учителя, критикуя Листа. «Ни я, ни другой искренний любитель музыкального искусства не согласится с мнением Листа, сказавшего однажды при мне, что Фильд играл вяло (endormi) — нет, игра Фильда была часто смела, капризна и разнообразна, но он не обезображивал искусства шарлатанством и не рубил пальцами котлет, подобно большей части новейших модных пьянистов». Музыка Глинки в виртуозных транскрипциях Листа, Балакирева, Лядова нам кажется будто одетой в концертный фрак, сшитый не по мерке. Ей больше идет знаменитый халат с феской с прославленного портрета композитора. Глинкинская «камерная» линия с ее повышенным вниманием к отчетливой артикуляции каждого звука (у Глинки, как и у Моцарта, «мало нот», но до чего же трудно иным пианистам, справляющимся с виртуознейшими пассажами Листа и Рубинштейна, добраться до их смысла) надолго оказалась забыта в России, прожившей полвека под обаянием стиля братьев Рубинштейнов, виртуозов листовской школы. Только в самом начале XX века, с закатом романтизма, эта линия получила неожиданное продолжение в музыке Скрябина. Академик Асафьев, очень тонко чувствующий тенденции своего времени, писал об этом так: «Но, скажем, например, исключительное, своеобразное явление — … пианист Скрябин — разве не заставляет вспомнить в некоторых своих чертах глинкинской эстетики пианизма и его отзыв о Фильде?».
Скрябин был для Алексея Станчинского, родившегося 9 (21) марта 1888 года в селе Оболсуново близ Тейково (ныне Ивановская область) в семье инженера, — как и для многих молодых композиторов его поколения (в частности, его одногодка Анатолия Александрова) первым, но не единственным, к счастью кумиром. Переехав в 1904 году в Москву, Станчинский стал учеником Сергея Танеева, чьи эстетические позиции были диаметрально противоположны скрябинским. Создатель единственной в своем роде системы контрапункта, тонкий знаток полифонии всех эпох и виртуозный контрапунктист, Танеев привил юноше любовь к затейливой игре мелодий, спорящих и соединяющихся друг с другом в самых различных вариациях. Не случайно среди сочинений Станчинского мы находим каноны и фуги. Правда, гармоническую опору в них составляет дерзновенный, открытый Скрябиным для многих поколений вперед язык за пределами привычных, диатонических интервалов натурального ряда. Немногочисленные изданные сочинения Станчинского произвели настоящую сенсацию в музыкальных кругах Москвы и Петербурга. Необычайная отчетливость, отделанность каждой фразы и отдельного звука, образующих призрачные полифонические кружева (эти качества вызывались к жизни самой полифонической техникой, не терпящей постановки вопроса «можно так, а можно эдак»), отличали музыку едва вступившего в жизнь автора от продукции многочисленных эпигонов Скрябина. Заговорили о новом гении… но все оборвалось неожиданно. Двадцатишестилетний композитор утонул 20 (?) сентября в небольшой речке Балоновке недалеко от Новоспасского — имения, где за 110 лет до этой трагедии родился Михаил Глинка. В Новоспасском Станчинский и похоронен. Круговая линия, идущая далеко от центра — Балакирева, Рубинштейна, Чайковского, Рахманинова, Ляпунова — неожиданно, совершенно мистическим образом замкнулась на смоленской земле.
К сожалению, сейчас фортепианные произведения Глинки и Станчинского не являются особенно часто играемыми в больших концертных залах. Необходимость пристального слушания, интимного сопереживания диктует для них совершенно другие условия существования — небольшие аудитории, камерные залы. Конечно, и сам исполнитель должен обладать качествами, которые по нынешним временам очень редки: умением слушать свой инструмент, контролировать каждую ноту, чтобы в результате, выражаясь словами Фильда о Глинке, получалась бы «сильная, мягкая и отчетливая игра». Александр Малкус, страстный пропагандист музыки Станчинского, принадлежит как раз к таким, редким для наших дней музыкантам. Слушая его игру на этом диске, невольно проникаешься тайной «малого», камерного пианизма, подчас дающего большее внутреннее переживание, чем выступления «звезд» с оркестрами в больших залах.
Фёдор Софронов
