Текст с конверта грампластинки 1981 года:
Она уже становится частицей истории, муза блокадного Ленинграда, поэт, чьи стихи опалило дыхание трагедии. Идет время. Все монументальнее проступают сквозь годы судьба и облик Ольги Берггольц. Но вот мы слышим ее голос, трепетный, с острым призвуком горечи, глубоко проникающий в душу, и Ольга Федоровна Берггольц вновь приближается к нам, оставаясь, перефразируя ее стихи, ― «не бронзовой, живой, простой».
В архиве радиожурналиста Лазаря Маграчева, товарища О. Ф. Берггольц по ленинградской обороне, сохранились записи ее выступлений, бесед, сделанные в разные годы ― далекие уже теперь, военные, и недавние. Годы разные, натура одна, удивительно цельная («...А кто оказал, что я делюсь на части?»). Как ярко раскрывается в каждом слове поэта и публициста Ольги Берггольц общественный темперамент, гражданская страстность дочери своей эпохи, раз и навсегда присягнувшей на верность ленинским, революционным идеалам в самой ранней юности. «Раз и навсегда», ― Ольга Федоровна произносила эти слова с интонацией жестковато-неуступчивой, закрепляя свою правоту коротким, решительным, как бы отменяющим разноречия жестом – взмахом руки. Так она говорила и с трибуны, и в частной, доверительнейшей беседе с глазу на глаз.
Перед нами проходит вся жизнь Ольги Берггольц, прожитая на одном дыхании вместе со страной. Вот она говорит о прошлом, о молодости, и кажется, мы воочию видим, как начинают светиться задором усталые глаза, и в Ольге Берггольц, так много испытавшей, понесшей столько утрат, узнается комсомолка в красной косынке на стриженых волосах, боевая, веселая, острая на язык. Да, был в судьбе Ольги Федоровны и комсомол, и работа в Казахстане, и штурмовые ночи «Электросилы», и первые главы истории завода, начатой по инициативе А. М. Горького. Была бессменная вахта поэта-коммуниста на Ленинградском радио во время войны и сознание своей необходимости для людей, ждущих слова поэта, слова поддержки и утешения не меньше, чем хлеба «в квартирах черных, как пещеры, у репродукторов глухих».
По радио звучали «Письма на Каму», «Разговоры с соседкой», «Февральский дневник», «Ленинградская поэма». Стихи шли от сердца к сердцу. Покоряла искренность, выстраданность каждого слова. Кажется, сама история выбрала этот женский голос, негромкий, певучий, с легкой картавинкой, дабы в нем слились боль, страдание и героизм защитников города, не сломленного пыткой голода, холода, бомбежек, артобстрелов, не задушенного кольцом осады. Через десятилетия другие поэты воспели «этот юный голос лебединый, равный всем событьям мировым», как написал в стихотворном послании, обращенном к Ольге Берггольц, ее старший друг Павел Антокольский.
Откуда брала она силы поднимать к жизни и борьбе сограждан, хрупкая женщина, на плечи которой легло много собственных утрат? «...Находила силы ― пела там, где можно умирать», ― скажет о ней годы спустя Михаил Дудин, склонив голову в благодарном поклоне перед замечательной современницей.
Однако «звездные часы» поэта Ольги Берггольц связаны не только с войной и блокадой. С уходом Ольги Берггольц мы перевернули еще одну страницу в главной книге русской гражданской лирики, лирики больших чувств, душевного бесстрашия и самопожертвования. Слушая эти записи, мы еще и еще раз сознаем, что все у О. Ф. Берггольц выстрадано, оплачено жизнью: горечь утрат ― неутолима, верность ― постоянна, нежность ― пронзительна и всепоглощающа, а отрицание лжи, предательства, клеветы, фальши ― бескомпромиссно.
Она не умела жить, любить, ревновать, радоваться или печалиться, восхищаться или презирать в полсилы:
Во всем, что делала О. Ф. Берггольц, был полный расход души, та золотая ее трата, без которой нет большой поэзии, нет Блока, Маяковского, Цветаевой ― любимых поэтов Ольги Федоровны.
«Здесь оставлено сердце мое», ― писала О. Ф. Берггольц в одном из последних стихотворений, мысленно выходя на старый рубеж, на «места боев». «Здесь оставлено сердце мое», ― так могла бы она сказать о каждой строчке написанного. И сама интонация ее голоса подтверждает это.
Наталья Банк
