Григорий Спектор для журнала «Музыкальная жизнь», 24.04.2024:
Известие о том, что оперу Василия Пашкевича «Скупой» со старого диска фирмы «Мелодия» переводят в «цифру» и делают доступной для пользователей Всемирной сети, всколыхнуло во мне — свидетеле и участнике событий полувековой давности — воспоминания, которыми я хочу поделиться.
Борис Александрович Покровский, создавший в 1972 году новый московский Камерный музыкальный театр, сделал одним из направлений молодого коллектива постановку забытых старых русских опер. Первым таким спектаклем стал «Сокол Федериго дельи Альбериги» Дмитрия Бортнянского, с громадным успехом принятый общественностью, музыковедами, да и простым зрителем. Окрыленный Покровский решил ставить некогда нашумевшую оперу придворного композитора Екатерины II Василия Пашкевича «Скупой», о которой сохранилось множество восхищенных отзывов. Кроме того, имелось полное либретто пера знаменитого драматурга Якова Княжнина. Не хватало «мелочи»: не было… музыки. Ни клавира, ни тем более партитуры. И Покровский поручает молодому музыковеду Евгению Левашеву поиски утерянной оперы.
Пропускаю подробности детективной истории розысков в Ленинграде нужных нот — в театрах, в Эрмитаже, в архивах библиотек, всюду и везде… Никаких результатов. Перед отъездом в Москву Левашев сидел в одной из комнат Кировского (ныне — Мариинского) театра, пил чай. Как он после рассказывал, он обратил внимание на толстый томик в кожаном переплете, служивший подставкой для кружки. Полюбопытствовав, открыл его и обнаружил ноты. Это была партитура оперы Пашкевича «Скупой»!
Так или иначе, но в Москву Левашев привез драгоценные ноты. Их еще надо было расшифровать, так как в партии каждый инструмент имел свой ключ. Кроме того, Левашев написал аккомпанемент для прозаических сцен. Покровский придумал еще и интермедии для квинтета духовых инструментов и солистов, которые в костюмах и париках «галантного века» исполняли «чувствительные романсы» из альбомов того времени.
Спектакль, блестяще поставленный Борисом Покровским в 1974 году, имел сенсационный успех. Его тут же пригласили на фестиваль старинной музыки в Польше, а затем постановкой заинтересовались импресарио Греции, ФРГ и других стран Европы и также позвали на большие гастроли.
В 1975 году фирма «Мелодия», отодвинув свои ближайшие планы, осуществила запись «Скупого» на пластинку «Гигант». Запись в студии, располагавшейся в бывшем Англиканском соборе, организовала редактор Ирина Орлова, компетентная и деловая. Звукооператором стал молодой талантливый музыкант Петр Кондрашин (сын известного дирижера Кирилла Кондрашина); это была большая удача — Петр работал вдохновенно и тщательно, не пропуская ни малейших, едва заметных ошибок. Этим он заметно помогал нашему молодому дирижеру Владимиру Агронскому, который очень волновался на своей первой записи. А провел он ее прекрасно. Удалось сохранить все многообразие нюансов постановки, ее музыкальной оригинальности и свежести актерской манеры.
Многотысячный тираж пластинки «Скупой», вышедшей в 1976 году, разошелся мгновенно. Теперь прелесть старинной русской оперы смогут оценить современные пользователи цифровой техники, с ее необъятными возможностями.
Текст с конверта грампластинки 1976 года:
Перед вами произведение с трудной, но счастливой судьбой. Прежде чем воплотиться в два диска, которые вы держите сейчас в руках, опера «Скупой» свыше полутора столетий пролежала в тиши архива, забытая всеми... И только в трудах историков театра и музыки сохранилась память о блистательном триумфе ее авторов, когда в обеих столицах и в провинции, на сценах императорских, крепостных и коммерческих театров, с громадным успехом при переполненных залах шло творение замечательных русских людей — драматурга Якова Борисовича Княжнина и композитора Василия Алексеевича Пашкевича.
Имя Княжнина — одного из славной плеяды русских просветителей XVIII века, замечательного драматурга и поэта, прославленного автора тираноборческой трагедии «Вадим Новгородский», сожженной по приказу Екатерины II, — широко известно и занимает видное место в истории русской культуры.
Значительно менее популярно имя Василия Пашкевича, редкостно одаренного русского композитора. Биографические данные о нем скудны и неполны. Дореволюционные справочники довольно лаконичны: «Пашкевич Василий — придворный камер-музыкант. Поступил на службу Дирекции (императорских театров) скрипачом 1 октября 1763 года, 1 марта 1789 года назначен дирижером музыки на балах, с обязанностью играть, в случае надобности, в оркестре. В 1790 году получил в награду 1600 рублей “за разное сочинение музыки и труды сверх должности...”». Кроме того, по другим источникам известно, что Пашкевич был капельмейстером «вольного» (коммерческого) театра Книппера в Петербурге, преподавал музыку в Академии художеств, аккомпанировал на скрипке урокам танцев членов «августейшей» семьи, а главное, был автором многих вокальных и инструментальных произведений, в большинстве своем до нас не дошедших.
В 1779 году состоялась счастливая для русского искусства встреча Василия Пашкевича и Якова Княжнина. Плодом их содружества была опера «Несчастье от кареты», быстро получившая широкую популярность. История молодого крестьянина, продаваемого на чужбину из-за того, что его барину нужна новая карета, трогала одних зрителей, возмущала других и забавляла третьих. Глупость и самодурство барина, искренность и глубина чувств простых крестьян, остроумие и находчивость шута Афанасия — все это было выражено в музыке с доселе неслыханной яркостью.
Еще большей зрелостью таланта, замечательным совершенством формы отмечена следующая опера Пашкевича и Княжнина — «Скупой». Написанная на известный, можно сказать, интернациональный сюжет, опера «Скупой» стала явлением самобытной русской культуры.
Очевидная демократичность этих произведений не случайна. Русская национальная опера возникла в годы подъема просветительского движения, выражавшего протест против ужасов и жестокости крепостного права, и не могла не нести на себе отпечатка идей этого движения. Шумный успех опер Пашкевича обратил на композитора внимание императрицы: Пашкевичу было передано либретто августейшей писательницы под названием «Февей». Опера была написана, и вскоре состоялась премьера. Постановка «Февея» на сцене Эрмитажного театра ошеломила иностранных гостей неслыханной роскошью. Но подлинным открытием них явилась музыка Василия Пашкевича, особенно сцена калмыков, их хор, песни, танцы. (C этого произведения Пашкевича, можно сказать, началась история русского музыкального ориентализма).
Для Пашкевича наступает счастливая пора. Его оперы ставятся в десятках театров России. С неизменным успехом идут «Несчастье от кареты», «Скупой», «Санкт-Петербургский гостиный двор» (написанный в содружестве с Михаилом Матинским). Арии, дуэты, романсы Пашкевича исполняются в салонах знати и в скромных домиках чиновников, переписываются в альбомы и издаются сборниками.
Однако ни талант, ни популярность не спасли Василия Пашкевича от опалы и унижения, когда Павел I разгонял двор покойной императрицы Екатерины. Уволенный в отставку без пенсии, Пашкевич скончался в 1797 году в нищете... Имя его было забыто, рукописи затеряны, и от многих произведений осталось только несколько строк в трудах ученых-историков музыки.
И вот — 1974 год, сенсационный успех постановки оперы «Скупой» в Московском камерном музыкальном театре, почти через 200 лет после премьеры в Петербурге. Старинная опера, возрожденная к жизни молодым коллективом, оказалась не музейным экспонатом, а фактом живого, волнующего и сейчас искусства.
Во втором рождении «Скупого» большая заслуга молодого московского ученого и музыканта Евгения Левашёва. Это он извлек замечательное произведение из тьмы незаслуженного забвенья, восстановил партитуру, сделал клавирное изложение. Для этого пришлось расшифровать старинные ноты, перевести их на современную систему записи, отредактировать в строгом соответствии с авторским стилем. Кроме того, по просьбе театра Евгений Левашёв сделал клавесинные вариации на основные темы оперы, на фоне которых идут прозаические диалоги.
Старинные русские оперы — произведения музыкально-драматического жанра, прозаические сцены и диалоги занимают в них такое же место, как и музыкальные номера. Не исключение и опера «Скупой». Однако в этом произведении Пашкевича резко возрастает драматургическая роль музыкальных номеров. Музыка активно включается в действие, продолжает и развивает его. Основное место в опере занимают ансамбли — развернутые жанровые сцены, стремительно двигающие действие.
Василий Пашкевич мастерски умел создавать остро-очерченные музыкальные характеристики в особом комедийном обобщении. Композитор тонко и чутко уловил сатирическую направленность текста Княжнина и отразил ее ярко и живо. Лирические образы Любимы и Миловида раскрываются в интонациях трогательных и чувствительных, почти романсовых, характерных для жанра «российского романса»; у ловких пройдох — служанки Марфы и, особенно, слуги Пролаза интонации песенно-танцевальные. Центральный образ оперы — Скрягин — решен композитором красками саркастическими, подчас гротесковыми. Большой монолог Скрягина во втором акте — кульминация образа, сцена, искусно пародирующая обычный в трагедийном спектакле конфликт между чувством и долгом. В данном случае, у Скрягина это комедийный конфликт между его страстью к прекрасной «графине» и нежеланием ссудить ей 20 тысяч рублей... Пашкевич применяет новаторский прием, используя для этого монолога речитатив «аккомпаниатор», невиданный до тех пор в комической опере. Его возвышенный героико-патетический стиль, абсолютно неуместный в данной ситуации, производит поразительный комедийный эффект. Об этом эпизоде оперы еще в старину писали: «...монолог сей, будучи расположен речитативою, делает отменную честь сочинителю...».
В опере «Скупой» чудесные мелодии, классически ясная гармония, свободное владение оркестровым письмом — все достижения музыкальной культуры своего времени щедро демонстрирует русский композитор, и его творение, без всякого сомнения, находится на одном уровне с лучшими произведениями таких современников Пашкевича, как Филидор, Паизиелло, Чимароза.
В записи опера «Скупой» дана в той сценической редакции, в какой она идет на сцене Московского Камерного музыкального театра. Профессор Борис Покровский и его молодые помощники дирижер Владимир Агронский и режиссер Юрий Ершов создали спектакль, в котором прекрасная музыка Пашкевича нашла остроумное и точное сценическое воплощение.
Сложный стилизованный рисунок спектакля включает в себя вокальный дивертисмент, исполняемый, по обычаю XVIII века, в антракте. Этот дивертисмент, предваряемый подлинными аннотациями из песенников тех лет, помогает созданию атмосферы театрального представления давно ушедшей эпохи.
Возвращение к активной творческой жизни замечательных русских опер XVIII века — подлинное событие в культурной жизни нашей страны.
Григорий Спектор
КРАТКОЕ СОДЕРЖАНИЕ
Старый ростовщик Скрягин, опекун своей племянницы Любимы, влюблен. Предмет его запоздалой страсти — красивая и надменная графиня. Скрягин, угождая ей и исполняя ее прихоти, не подозревает, что под пышным титулом скрывается крепостная девушка Марфа, которую ее барин, Миловид, давно влюбленный в Любиму, приставил к Скрягину. В заговоре против ростовщика участвует и слуга Миловида Пролаз, который, прикинувшись верным другом и слугой Скрягина, сумел заслужить полное доверие хитрого и осторожного скупца.
Марфа, чтобы распалить страсть Скрягина, искусно разыгрывает сцену гнева. Она, то есть графиня, не верит в любовь старика! Скрягин на коленях молит сжалиться над ним. «Графиня», посмеявшись над заплатанным костюмом скупца, гордо удаляется. Пролаз принимается утешать огорченного и обескураженного старика и в то же время разжигает в нем алчность рассказом о баснословном богатстве «графини», у которой, по его словам, громадные имения «вблизи Китая». Страсть Скрягина разгорается с новой силой. Он даже решается, по совету Пролаза, переодеться в нарядный кафтан, который находился у него в закладе; нет нужды, что он ему узок... Захватив обнову, Скрягин спешит одеваться, однако его задерживает племянница. Любима пришла, чтобы взять у него немного денег на свои нужды. Ни просьбы, ни угрозы девушки не достигают цели. Скрягин отказывает племяннице, несмотря на то, что в его распоряжении находятся деньги Любимы, целых двадцать тысяч рублей. Ими он будет распоряжаться до совершеннолетия племянницы. А то, что оно уже наступило, старый хитрец скрывает — очень уж не хочется выпускать из рук ее денежки, которые приносят изрядные проценты... Скрягин поспешно уходит. Оставшись одна, Любима дает волю своим чувствам: только любовь к Миловиду и надежда на то, что его хитрый замысел достигнет цели, поддерживает дух девушки. Внезапно появляется Миловид: он воспользовался возможностью несколько минут поговорить со своей возлюбленной наедине. Нежное свидание влюбленных прерывают Марфа и Пролаз. Дурачась, Марфа продолжает играть роль графини, что очень не нравится Пролазу. Миловид успокаивает его обещанием в случае успеха заговора женить Пролаза на Марфе. Любима тоже обещает своим помощникам барскую милость. Марфа не очень верит барам, она насмотрелась на их «милости».
Хитроумный Миловид уверен в успехе: лишась денег (которые Миловид задумал выманить у ростовщика с помощью Марфы), опекун не захочет удерживать девушку у себя. «Ты моя!» — восклицает пылкий Миловид. «А ты моя!» — вторит ему Пролаз, заключая в объятья Марфу.
Именно в этот момент в комнату входит принарядившийся Скрягин. Он самодовольно любуется собою, глядясь в зеркало, в котором неожиданно отражаются две нежные парочки: незнакомый кавалер с его племянницей и «графиня» в объятиях слуги...
Скрягин вне себя. «Плуты! Воры! Обманщики!» — кричит разъяренный ростовщик. Казалось бы, все кончено для влюбленных... Но хитрый Миловид ловко играет на алчности Скрягина; он говорит, что пришел заложить серебряную посуду и готов дать большие проценты за ссуду. А Марфа со слезами на глазах уверяет старика, что обняла Пролаза, приняв его за самого Скрягина, ведь она так его любит, что думает только о нем...
Растроганный и польщенный скупец умоляет «графиню» простить его низкое подозрение... Но стоит лишь Марфе — «графине» попросить у него в долг денег, так как «ее люди из дальних имений еще не привезли караваны с оброком», как Скрягин немедленно уклоняется от неприятной темы. Рассерженная «графиня» ставит скупца перед выбором: либо, одолжив ей двадцать тысяч рублей, жениться на ней хоть завтра, либо, без того, никогда ее не видеть. «Графиня» удаляется. Ростовщик в унынии. Он зовет Пролаза, велит бежать за «графиней», просить прощения, сказать, что больше жизни ее любит. Однако, как напоминает Пролаз Скрягину, «графиня» ждет денег, а не ласковых слов. К тому же она настолько богата, уверяет Пролаз, что ей ничего не стоит отдать долг. После мучительных колебаний Скрягин наконец решается и посылает Пролаза сказать «графине»: «Быть так!» Пролаз убегает сообщить Марфе радостную весть, а Скрягин остается один. Его алчная душа разрывается на части — «и хочется любить, и денег жаль...» Уж лучше умереть, может быть, тогда «графиня» сжалится и не возьмет денег... Мучительные переживания влюбленного скупца прерывает спасительная мысль: отдать «графине» двадцать тысяч рублей, принадлежащих Любиме. «Не столько горестно мне с ними расставаться, — ведь отдавать же их когда-нибудь!» Скрягин приободряется. К тому же Пролаз приносит ему от «графини» сундучок с подарками — кусками парчи, обрезками дорогих тканей. Как говорит Пролаз, это присланные по почте образчики того, что везут «графине» караваны. Скрягин охотно принимает «подарок» и отправляется за деньгами, а Пролаз ищет Марфу. Дело близится к развязке, и время вызывать Миловида. Для этого у них установлен условный знак — кашель Пролаза. Миловид должен поджидать денег поблизости. Появляется бледный Скрягин с пачкой денег под кафтаном. Не дав несчастному скупцу опомниться, Марфа берет деньги и небрежно бросает их «слуге» — переодетому в ливрею Миловиду. Тот моментально исчезает с деньгами. Скрягин ошеломленно просит «графиню» хотя бы выдать ему расписку. «Графиня» милостиво соглашается. Пролаз в ужасе: сейчас Марфа себя разоблачит, ведь она неграмотна! Однако ловкая девушка, когда Скрягин диктует ей текст расписки, симулирует болезнь. Вбегает Любима. Скрягин пугается, что она узнает про передачу принадлежавших ей денег «графине». К тому же он обнаруживает в документе каракули вместо расписки. Разражается скандал. Пролаз кашлем вызывает Миловида. «Графиня» признается Скрягину, что двадцать тысяч рублей, принадлежащих Любиме, она отдала Миловиду, так как Любима и Миловид давно любят друг друга и хотят пожениться. Скрягин вне себя, он не допустит, он ни за что не согласится, ведь Любима еще под его опекой! Однако Миловид сообщает ростовщику указ суда, чтобы Любиме «...под опекою не быть, и имение возвратить в полную власть...» В довершение беды Скрягин с ужасом слышит, что никаких «караванов» нет и в помине, а «сиятельная графиня» — всего лишь служанка Миловида, равно как и Пролаз, недавний доверенный старого скупца...
Потрясенный ростовщик злобно проклинает ловких обманщиков...
