Он обладал масштабным, твердым и направленным звуком во всех регистрах;
безупречной интонацией, беглой и четкой трелью, стремительным, в совершенстве контролируемым «staccato»;
мощными, но безупречными обертонами; наконец, чистейшим «sautillé*».
Джозеф Мейджил (American Record Guide)
«Гриф у скрипки отломан, правая рука со смычком закованы гранитом, линия постамента плавно уходит в могилу... Жизнь оборвалась». Так описывает краевед Соломон Кипнис надгробный памятник Юлиану Ситковецкому на Новодевичьем кладбище в Москве (автор — Эрнст Неизвестный). На нем могли бы быть выгравированы строки, оставшиеся на могиле Франца Шуберта: «Смерть похоронила здесь богатое сокровище, но еще более прекрасные надежды».
С первых лет профессионального становления юный музыкант восхищал своих учителей. «Там, где иному скрипачу нужны сутки напряженнейшей работы, Юлику достаточно часа», — говорил его педагог в Центральной музыкальной школе и Московской консерватории Абрам Ильич Ямпольский. Профессор, у которого учились Леонид Коган, Борис Гольдштейн, Эдуард Грач, Игорь Безродный, Марк Лубоцкий и многие другие, выделял Ситковецкого среди учеников своего класса. Публика, критика, коллеги-скрипачи — все прочили ему блестящую будущность. В двадцатилетнем возрасте Юлиан Ситковецкий стал победителем Всесоюзного конкурса музыкантов-исполнителей (на этом же конкурсе первых премий были удостоены Святослав Рихтер и Мстислав Ростропович), два года спустя разделил с Леонидом Коганом и Игорем Безродным I премию на Международном конкурсе молодежного фестиваля в Праге; еще через пять лет получил серебряную медаль Международного конкурса имени Г. Венявского в Познани. В тридцатилетнем возрасте Ситковецкий принял участие в крупнейшем на тот момент состязании скрипачей — конкурсе королевы Елизаветы в Брюсселе, став его явным фаворитом (сидевшие в жюри Давид Ойстрах и Иегуди Менухин единодушно считали его победителем), но был удостоен II премии.
Все это могло быть только началом; Давид Ойстрах полагал, что Ситковецкий со временем стал бы первым скрипачом нашей страны. Но судьба распорядилась иначе.
В возрасте восьми лет Юлиан — ученик Центральной музыкальной школы Киева — играл в присутствии Жака Тибо, в 1956 году он последний раз выступил перед публикой со своей интерпретацией Первого скрипичного концерта Шостаковича (посвященного Ойстраху) в присутствии автора, заслужив его одобрение. Но то, что он успел сделать за два десятилетия, ставит Юлиана Ситковецкого в один ряд с крупнейшими мастерами мирового скрипичного искусства ХХ столетия — в этом можно убедиться, прослушав любую из его записей.
Ситковецкий оставил довольно обширное количество студийных и концертных фонограмм, записанных в 1945–1956 годы. К сожалению, ряд пленок были утеряны либо безнадежно испорчены; большинство записей данного комплекта относится к 1951–1955 годам («Этюд в форме вальса» Сен-Санса — Изаи был записан в 1945 году, «Гитара» Мошковского — Сарасате в 1949-м). Но и эта подборка в значительной мере раскрывает индивидуальность артиста, демонстрирует широту его стилевых и жанровых интересов: эпоха романтизма, старинная и камерная музыка, сольные сонаты, сочинения композиторов-современников и, конечно же, виртуозные миниатюры.
Скрипичный концерт Яна Сибелиуса, записанный с оркестром Чешской филармонии под управлением Николая Аносова, принадлежит к высшим исполнительским достижениям Юлиана Ситковецкого. Масштабное, эпическое произведение финского автора артист играет как исповедь художника-романтика, подчеркивая лирические и заостряя импровизационные эпизоды; и национальные мотивы, и упругие танцевальные ритмы получают едва уловимый, но явственный в общей звуковой картине окрас проникновенно-сердечного высказывания.
Пожалуй, запись этого концерта отражает наиболее типическую особенность индивидуальности Ситковецкого. В романтическую огранку яркого, богатого обертонами звучания окрашено все, к чему прикасался смычок артиста — от Иоганна Себастьяна Баха до авторов ХХ столетия. Именно это по-новому раскрывает величественную архитектонику баховской партиты с ее гениальной Чаконой; поднимает до истинных высот музыкального искусства ранний концерт Камиля Сен-Санса и сонату Эжена Изаи (одна из последних записей Ситковецкого); придает глубину и прониковенность теме россиниевской молитвы в вариациях Никколо Паганини. Романтический пафос крейслеровской каденции заставляет померкнуть изящное кружево барочной орнаментики в сонате Джузеппе Тартини; проникновенный лиризм излучают в его исполнении Пять мелодий Сергея Прокофьева, сердечная искренность скрашивает сарказм прелюдий Дмитрия Шостаковича.
На другом эмоциональном полюсе — соната Вольфганга Амадея Моцарта, записанная с супругой Бэллой Давидович (ученица Константина Игумнова и Якова Флиера, одержавшая блестящую победу на Международном конкурсе имени Ф. Шопена в Варшаве в 1949 году, Бэлла Давидович уже в те годы прославилась как яркий интерпретатор романтической музыки). Их дуэт — редкий пример идеального ансамбля выдающихся музыкантов, к сожалению, просуществовавшего недолго. Но здесь оба исполнителя как будто сдерживают свой романтический темперамент; их спокойный и чуткий музыкальный диалог привлекает чистотой линий и безукоризненным чувством стиля.
Целый ряд произведений высвечивает еще одну, близкую для исполнителя образную сферу — скерцозность. Острая характерность интонаций, точность мелкого штриха приобретает у Ситковецкого различный окрас: напряженно-драматический у Петра Чайковского, пружинно-ритмичный в сонатине Белы Бартока, в «испанских» пьесах Пабло Сарасате и Морица Мошковского, сказочно-фантастический в «Хороводе духов» Антонио Баццини, грустно-ироничный в прелюдиях Шостаковича. Скерцозность придает особую остроту исполнению паганиниевской «Кампанеллы», в которой Ситковецкому не было равных даже среди величайших скрипачей его времени — как выхваченная «крупным планом» картинка из праздничной феерии карнавала, она неожиданно блистает яркими, как жемчуг, слезинками то радости, то печали.
То, что большинство записей Юлиана Ситковецкого (как и других скрипачей 1930–1950-х годов) составили скрипичные миниатюры, обусловлено техническими возможностями производства — небольшие пьесы могли поместиться на одну сторону граммофонной пластинки. Безукоризненное владение любым приемом скрипичной техники на грани возможного в сочетании с полнокровным «сочным» звуком, элегантный артистизм — все это можно услышать в его хронологически первой записи («Этюд в форме вальса», 1945 г.), осуществленной, вероятно, вскоре после Всесоюзного конкурса; двадцатилетний скрипач уверенно и властно «лепит» рельефную композицию пьесы, заставляя с замиранием сердца ждать каждого кульминационного взлета. Фантастическое мастерство Ситковецкого, исполнительская отвага артиста, напоминающая об истинных корнях понятия «виртуозности» (virtus — доблесть), вдохновенность исполнителя-романтика придает любой, даже самой непритязательной «безделушке» огранку шедевра, даря слушателям акт подлинного эстетического наслаждения.
Хотелось бы отметить и столь редко (к сожалению) исполняемый скрипачами шедевр Кароля Шимановского («Фонтан Аретузы»), переданный во всей роскоши импрессионистических красок.
Мы не знаем, насколько сильно повлияло на состояние Ситковецкого разочарование результатом брюссельского конкурса. Рак легких свел его в могилу за неполных три года. Живая запись концерта Дмитрия Шостаковича из Концертного зала имени П.И. Чайковского, запечатлевшая последнее выступление скрипача (в данном комплекте представлены первые две части), символично раскрывает его собственное видение трагической антиномии «Человек и Время»: одинокий голос солиста отступает под агрессивным напором оркестровой массы, обреченно приплясывая в инфернальной вакханалии Скерцо. Смертельно больной, он сбежал из больницы на похороны А.И. Ямпольского, но ненадолго пережил своего учителя.
Об искусстве Юлиана Ситковецкого всерьез заговорили только в конце 1970-х годов, после выпуска «Мелодией» комплекта пластинок. Для многих эти записи, не издававшиеся более двух десятилетий, стали настоящим откровением. «Люди совершенно не понимали, как так получилось — вспоминала Бэлла Давидович, — молодой красивый мужчина на обложке диска, великолепный скрипач — и его уже нет». Скрипичную династию Ситковецких продолжает его сын Дмитрий. Но без ее основателя — Юлиана Ситковецкого — пестрая и многоликая картина скрипичного искусства ХХ столетия не будет полной. Настала пора напомнить об этом и сегодняшнему поколению слушателей.
Борис Мукосей
* Sautillé (фр. сотийе) — штрих у смычковых инструментов, относящийся к группе «прыгающих» штрихов.
