Текст с конверта грампластинки 1967 года:
Великий гений Шекспира сообщил бессмертие всему, что им создано. Его пьесы не сходят с театральных подмостков на протяжении нескольких столетий. Огромный поэтический дар Шекспира, бескомпромиссность в постановке и решении им острейших моральных проблем и напряженнейших нравственных конфликтов не могут устареть, «Душа нашего века, чудо нашей сцены, он принадлежит не одному веку, но всем временам», — писал о Шекспире его младший современник, английский драматург Бен Джонсон.
Наследие Шекспира составляет тридцать семь пьес. Величайшей трагедией Шекспира является «Гамлет».
Легенду о Гамлете впервые записал в конце ХІІ века датский летописец Саксон Грамматик. В древние времена язычества — так рассказывает Саксон Грамматик — правитель Ютландии был убит во время пира своим братом Фенгом, который затем женился на его вдове. Сын убитого, молодой Гамлет, решил отомстить за убитого отца.
В 1576 году французский писатель Бельфоре пересказал эту древнюю легенду в своих «Трагических повестях».
В 80-х годах XVI века на лондонской сцене была поставлена пьеса о Гамлете, написанная, вероятно, драматургом Томасом Кидом. Пьеса эта потеряна. В ней был выведен призрак отца Гамлета (это все, что мы знаем об этой пьесе). Таковы были источники, пользуясь которыми, Шекспир в 1601 году создал своего «Гамлета».
Легенда о Гамлете принадлежит глубокой древности, но в шекспировском «Гамлете» мы видим живую действительность эпохи Шекспира, ее мысли, чувства. Под маской старины и чужеземных имен Шекспир показал зрителям картину современного ему общества.
Владимир Рецептер (1935 г.р., известный советский, российский кино- и театральный актёр, режиссёр, поэт, писатель, исследователь в области пушкинистики) много лет читал «Гамлета», и зал был всегда переполнен. Впрочем, было и немало скептиков, считающих, что драма требует актерской игры, а не художественного чтения; поэтому литературная композиция по такой пьесе, как «Гамлет», представлялась им делом, по меньшей мере, малообещающим. Но начинался спектакль, и от предубеждения не оставалось и следа: Владимир Рецептер совершенно овладевал публикой...
На сцене нет никаких декораций. Книжка и шпага весь реквизит. На два с половиной часа сценического времени. И зрители, покоряясь обаянию актера, погружаются в сложный мир шекспировской трагедии...
Владимир Рецептер наделен редким даром мгновенного перевоплощения, без которого этот необычный спектакль был бы просто невозможен; едва заметный жест, чуть-чуть изменившаяся интонация, и это уже не Гамлет, а Горацио или король Клавдий. Для каждого персонажа найден характерный жест, выражение лица, манера держаться и разговаривать. Их невозможно спутать даже тогда, когда они обмениваются, как искусные фехтовальщики, короткими и быстрыми репликами. Рецептер сумел сыграть и такие диалоги, а это задача нелегкая.
Доверие к актеру, ко всему происходящему на сцене достигает той высочайшей степени, что невольно начинает казаться: только так и надо ставить Шекспира — без громоздких и пышных декораций. Кажутся совершенно ненужными все эти замки, крепостные ворота, роскошные королевские покои, площади с фонтанами и мраморными ступенями. Владимир Рецептер заставляет вспомнить, что в шекспировском «Глобусе» трон обозначал дворец, молитвенная скамья — церковь, пара деревьев в кадках — сад или лес. Неважно, объяснялось ли это несовершенством тогдашней театральной техники или какими-то другими причинами. Важно, что Шекспир писал свои пьесы, предназначая их именно для такой постановки; в его театре ничто не отвлекало зрителей от игры актеров. Ведь декорации не только «подыгрывают» актеру, но и лишают его в какой-то степени самого существенного — зрительского внимания.
Разумеется, каждая эпоха, каждый крупный художник находит свое в Гамлете. Некоторые режиссеры и актеры и сейчас отказываются видеть в Гамлете особу «королевской крови». Так играет и Рецептер. И дело вовсе не в том, что нашему веку трудно принимать всерьез «царственные» заботы королей и принцев. Обычно эта трактовка опирается на слова Гамлета об отце. «Краса король», — говорит Горацио, а Гамлет возражает: «Он человеком был в полном смысле слова». Впрочем, не менее существенно и другое. Все эти короли, вельможи, князья в конечном счете дань театральной условности, канонической для шекспировского времени.
Гамлет в исполнении Рецептера совершенно лишен величественности, приличествующей принцу датскому, но нисколько этим не «снижен». У Рецептера Гамлет не просто милый и честный юноша, пришедший в ужас от низости и преступлений Клавдия, от предательства матери, а человек высокой страсти, великого ума, опередивший свой век, постигший, что нравственные нормы, представления о добре и зле, весь строй жизни в том мире, к которому он принадлежит, несостоятельны. Сам здравый смысл эпохи неразумен и подл. Гамлет противостоит не столько злодейству, сколько вполне «приличной» заурядности, выдающей себя за соль эпохи. Вот почему такое значение Рецептер придает Полонию.
Полоний — олицетворение «здравого смысла» того мира, который ненавистен Гамлету. Этот «вертлявый», глупый хлопотун, выступающий в трагедии все время как наставник, как оплот разума и права, — фигура не смешная, а зловещая. Клавдий для Гамлета (как только он убеждается, что дядя - злодей, коварный убийца) не противник –скорее цель: ведь Клавдий должен быть осужден даже тем моральным кодексом, полную несостоятельность которого так явственно ощущает Гамлет. Полоний и после смерти остается противником Гамлета, потому что, с точки зрения того кодекса, он вполне добродетелен, больше того, мудр, так как отлично знает, «как жить». Лишь Гамлету дано понять, что этот обывательский «здравый смысл» и порождает злодейство, что благодаря этим «добродетелям» и процветает порок. — Гамлет Рецептера не только умен и бесстрашен в своем стремлении увидеть мир таким, каков есть. Он щедр сердцем, он отзывчив к тем людям, которые, кажется ему, способны его понять. Вот он с Горацио, с актерами, первая встреча с Розенкранцем и Гильдерстерном — какая удивительная, самозабвенная «распахнутость»! Как весома, каким глубоким смыслом наполняется одна из последних реплик Горацио: «Разбилось сердце редкостное». Разбилось в столкновении с жестоким и несправедливым веком, который уже изжил себя. Трагедия Гамлета потому и вечна, потому и дожила до наших дней, что это трагедия человека, который опережая время, несет в себе новый нравственный мир. «Ах, если б только время я имел... Я столько бы сказал...» — эта фраза Гамлета, которой обычно не придается особого значения, у Рецептера оказывается ключевой, многозначительной.
Фрагменты текста российского литературного критика,
литературоведа Лазаря Лазарева
