Текст с конверта грампластинки 1978 года:

Имя Валентина Григорьевича Распутина, несмотря на его молодость (он родился в 1937 году), стало известно широкому кругу читателей сравнительно давно. Он окончил историко-филологический факультет Иркутского университета, публиковать сборники очерков, рассказов и повестей начал с 1961 года. Это книги «Я забыл спросить у Лешки» (1961), «Человек с этого света» (1965), «Край возле самого неба», «Костровые новых городов» и «Продается медвежья шкура» (все — 1966 г.), «Деньги для Марии» (1967) и другие. Среди недавних по времени повестей В. Распутина особенно глубокую заинтересованность и широкое обсуждение вызвали «Последний срок» (1970), «Живи и помни» (1974), «Прощание с Матёрой» (1976). В предисловии к сборнику избранных повестей Валентина Распутина, вышедшему в 1976 году, известный советский прозаик Сергей Залыгин так характеризует основную направленность произведений писателя:

«Валентин Распутин вошел в нашу литературу сразу, почти без разбега и как истинный мастер слова, а повторять, что произведения его значительны, что, минуя их, сегодня уже нельзя серьезно рассуждать о нынешней русской и всей советской прозе, нет, очевидно, никакой необходимости. Как часто мы признаем в литературе хорошее хорошим, но не можем объяснить, почему это так. Вопрос трудный, а все-таки надо сделать попытку и ответить на него, сделать вывод из самых разных впечатлений, чувств и переживаний, определить нечто главное для себя.

Им, этим главным, оказалась, думается мне, законченность его произведений.

Вот так: дочитываю его повесть, думаю и убеждаюсь в том, что я узнал о ее героях все сполна все, что должен был о них узнать. Ни капли сомнения, будто бы автор чего-то не сказал о них или сказал не так. И нет желания чем-то автора дополнить, нет подозрения в каких-то вольных или невольных недомолвках, нет прерывности в линии поведения его героев не только самой повести, но и далеко за ее пределами, тем, куда после встречи они уйдут. Вместе с нами. Пожалуй, они теперь уже навсегда лишены возможности покинуть нас, скрыться из нашего поля зрения и понимания. Ну, как это бывает, когда мы, закрывая книгу, и вовсе не в укор писателю, во всяком случае, далеко не всегда в укор, думаем: "А дальше-то, дальше — каким вот этот герой станет? Плохим — хорошим? Счастливым — несчастным? Умным — глупым?" Современный читатель, да и читатель в прошлом тоже, далеко не всегда принимал такую ясность и отчетливость, ему нравится и другое — когда автор оставляет кое-что и на его, читательское, усмотрение. Распутин этого не делает — не оставляет на наше усмотрение ничего, все решает сам. Тем самым он и достигает законченности. Законченности сюжета, мысли, чувства, одним словом, художественной законченности.

А почему это ему удается, что ему в этом помогает? Прежде всего, потому, что речь он ведет о таких вещах, о таких событиях человеческого существования, которым недомолвки и различные вариации попросту несвойственны, не в природе этих событий...

Герои Распутина живут как будто бы только сами по себе, думают ограниченно, не касаясь проблем общечеловеческих, а в то же самое время они очень, они как бы даже исключительно общечеловечны. И происходит это, наверное, потому, что литература не факт, а постфактум, она всегда не событие, а послесобытие, касается ли дело веков или дней, и благодаря этому литература из сознания становится осознанием. Нет, это не консерватизм — осмысливание и осознание своего прошлого, прошлых потерь и приобретений. Конечно, жить одним лишь прошлым нельзя, наверное, такая жизнь и называется патриархальщиной, но и настоящее без прошлого тоже не настоящее, а только его суррогат. Кто мы — нынешний советский народ, — если из нашей памяти вычеркнуть Октябрьскую революцию или Великую Отечественную войну? Без них мы уже не мы, а неизвестно кто. И вот Распутин осознает это "мы", осознает проникновенно.

Время наивных и неосознанных представлений ушло, но не ушла необходимость в самих представлениях, и кто-то ведь должен создавать новую историю души? Искусство должно!

Мы ведь понимаем, что старое разрушается во имя нового и что автор тонко улавливает эту диалектику смены одного времени другим, а призывает он к тому, о чем во все времена заботилась литература: к сбережению человеческой души. Ей, душе, эта смена времен дается иной раз так трудно, так мучительно!

Валентин Распутин достиг той художественности, которая позволяет и даже обязывает его заниматься этим всерьез, это ему дано — такая вот высокая духовность дана ему. Будем же верить в этого писателя.

А теперь... несколько слов о языке. Само собою разумеется, что, не будь у Распутина его языка, не было бы и его, нынешнего писателя. Да, язык у него свой, неповторимый, а в то же время глубоко национальный, русский. И существует он опять-таки не сам по себе, и не приписан к тому или иному герою, чтобы всякий раз создать некую индивидуальность, нет, дело обстоит наоборот: язык его героев — это они сами, это язык всей той жизни, о которой ведает нам писатель, самого ее существа».



Каждый, даже небольшой по объему рассказ Валентина Распутина — своего рода маленькая повесть. И даже если писатель берет крошечный по времени отрезок жизни своего героя, в событиях рассказываемого эпизода он концентрирует самую личность персонажа, самую суть времени. Мы, читатели, вживаясь в этот «отрезок времени», каким-то шестым чувством предощущаем будущее развитие не литературного «образа», а характера живого человека. Следуя логике писателя, исполнитель — актер Театра на Таганке Валерий Золотухин — раскрывает внутреннюю суть событий, происходящих с обыкновенным мальчишкой в трудные, послевоенные годы. О них вспоминает через много лет герой, ставший мудрее, много переживший и постепенно для себя самого осознающий смысл этих «уроков» — уроков человечности, доброты и сострадания. Многое из рассказанного этим взрослым человеком по-настоящему, не событийно, а по скрытому духовному смыслу, близко артисту — ровеснику Отечественной войны (он родился 22 июня 1941 года). Пропущенное через индивидуальность исполнителя, повествование о суровом времени, нелегком возмужании, формировании личности, окрашенное характерными для В. Золотухина юмором и удивительной достоверностью, обретает дополнительные краски, становится как бы рассказанным «изнутри».